Лица знакомые и незнакомые. Ушедшие в прошлое, оставившие свой след на земле и в нашей памяти. Все, что было когда-то с ними стоит время от времени вспоминать.

Не для всех это радостные страницы в нашей истории. Иногда они тяжелым бременем ложатся на душу и на сердце.

А в некоторых случаях, наоборот вдохновляют кого-то на добрые дела, заставляют задуматься об ошибках и просчетах предыдущих поколений.

Ничто не уходит навсегда в небытие. Прошлое рано или поздно обязательно напоминает о себе. Для того, чтобы следующие поколения становились лучше.

Окна и люди напротив. Часть 1

Думаю, что у каждого из нас не раз возникало невольное желание заглянуть в светящиеся по вечерам окна, проходя мимо. Что-то есть в этом любопытстве загадочное. Там за стеклом течет своя, таинственная жизнь. Не зря многие стараются прикрыть ее занавесками, спрятать от посторонних глаз. А кто-то, наоборот, ничего не скрывает. Такое я тоже наблюдал ни раз. И там, за стеклом, люди, будто рыбки в аквариуме. Живут себе в своей атмосфере и свободном пространстве, не обращая ни на кого внимания. Это так впечатляет…

Бывают и очень плотно задрапированные окна. Со стороны они выглядят безжизненно. Но все же это не так. Там внутри тоже существует какая-то своя жизнь. Возможно не менее бурная. Но она не на показ, не для всех.

Иногда, кажется, что эти окна, как глаза. Затаившись, смотрят на тебя, и наблюдают за происходящим вокруг. Похоже, они заглядывают тебе прямо в душу. И прислушиваются к каждому шороху. Хотя, за занавесками не ощущается никаких движений. Может, все эти мысли обманчивы? И не стоит заглядывать в эти окна? Так будет спокойнее…

Готовясь в прошлом году к встрече с Викторией Диасамидзе – профессором Батумского государственного университета, я узнал, что она перевела роман Жоржа Сименона «Люди напротив». Хотя, до нее уже был неплохой перевод бельгийского писателя на русский язык. Это, по всей видимости, был тогда не только ее творческий порыв, а и так называемое стечение обстоятельств. Когда, говорят, произошло то, что должно было случиться. Поначалу мы встретились, чтобы поговорить об особенностях грузинских сказок. Этот подкаст я уже опубликовал.

А затем я решил прочитать роман Жоржа Сименона, размышляя о том, почему Виктория Диасамидзе взялась за его перевод. Понятные ответы приходят ни сразу. Для этого нужно время. И постепенно отдельные фрагменты любого сложного пазла постепенно складываются в единую и ясную картину.

В предисловии к книге, изданной в Батуми в 2013 году, Виктория Диасамидзе пишет: «В 2002 году наш город посетил бельгийский журналист Фредди Бонмарьяж, друг сына знаменитого на весь мир романиста Жоржа Сименона. Фредди прибыл с целью посетить места, связанные с пребыванием писателя в Батуми, а также места, где разворачивалось действие романа Сименона «Люди напротив» о Батуми 30-х годов. Наши поиски были активными, а Фредди Бонмарьяж по приезде из Батуми завершил съемку документального фильма о батумском и одесском периодах творчества великого писателя – мастера психологических и остросоциальных романов…

По приезде в родной Льеж, родину Сименона, Фредди Бонмарьяж в память о нашем кратком сотрудничестве… имел любезность выслать мне оригинал романа. Так появился его перевод, населивший для меня город героями романа Сименона, ставшими для меня живыми и родными, — таков талант писателя.

Работа над переводом привела меня в архивы газеты «Батумский рабочий», погрузившей меня в атмосферу тех душных и страшных лет (чего стоили одни клеймящие заголовки и славословия Лаврентия Берии!).

Сталинские репрессии не пустые слова для многих батумцев, как и для моей семьи…» — пишет Виктория Диасамидзе в своем предисловии к роману Жоржа Сименона, который она перевела.

Честно признаюсь, весь ужас, происходящего в те времена, накрыл меня не сразу, а только после того, как я дочитал роман до конца. В этом состоит особенность творческого мастерства бельгийского писателя. Он будто бы наблюдает за происходящим, не погружаясь глубоко в оценку. Сосредотачиваясь на психологических переживаниях главного героя, которому, как и читателю, с самого начала абсолютно не понятно, что происходит в городе, куда он только что прибыл. У него и у читателя с каждой страницей постепенно нарастает страх, возникает чувство тревоги и безысходности, появляется ощущение будто твердая почва уходит из-под ног. И тогда единственным спасением для него становится бегство из этого абсолютно перекошенного мира. Похожие чувства, думаю, понятны многим и в наши дни.

Виктория Диасамидзе во вступительной статье к своему переводу романа коротко изложила предысторию появления этого произведения на свет. Жорж Сименон побывал в Батуми в 1933 году во время своего круиза по Черному морю. Как раз незадолго до этого появился в его произведениях знаменитый на весь мир образ комиссара Мегре.

На отбывающем из Батуми пароходе Жорж Сименон познакомился тогда с турецким консулом из Армении. И эта встреча подсказала ему сюжет будущего его романа «Люди напротив». История эта, по замыслу писателя, разворачивается в 20-е годы в Батуми, в его прибрежной части. «На узких улочках, прилегающих к порту, под аккомпанемент бесконечных батумских дождей, разыгрывается (настоящая) драма, главные участники которой – консул Турции и его переводчица Соня».

Виктория Диасамидзе – профессор Батумского государственного университета — рассказала мне, почему писатель выбрал такую непростую тему для своего романа.

Вот небольшой фрагмент романа Жоржа Сименона «Люди напротив» в переводе Виктории Диасамидзе. Чтобы было понятно, коротко сообщу предысторию. В Батуми прибыл новый турецкий консул Адил-бей на смену только что неожиданно умершему предшественнику. Служащий сопроводил его в итальянское консульство, где Адил-бей знакомится с консулом Италии сеньором Панделли и его женой, а также с консулом Ирана господином Амаром и его женой. После конфликта с ними он до позднего вечера мечется по незнакомому городу, вспоминая ссору с итальянским консулом и свои первые обрывочные впечатления об увиденном. К ночи он сталкивается с абсолютной неустроенностью в помещении своего консульства. И это заставляет его наутро отменить прием посетителей в первый же день его пребывания в Батуми.

«Он постоянно спрашивал себя, отчего умер его предшественник. Каким он был? Сколько лет ему было?

Дважды он заблудился в поисках консульства. Улицы походили одна на другую, мостовые были размыты дождями и сточными водами. Кругом лежали груды заброшенных камней, зияли проемы темных подъездов без дверей.

Наконец, он узнал дом, второй этаж которого он снимал. Лестница не была освещена. Он наткнулся на обнявшуюся парочку и пробормотал извинения.

У него был свой ключ; с первых же шагов он понял, что квартира была пуста, и на него это как-то странно подействовало. Там, в консульстве Италии, расслабленно велись беседы у разносов с сэндвичами и рюмками водки. Парфюма мадам Амар хватало, чтобы вся атмосфера салона была пропитана ароматом женской изнеженности.

— Есть тут кто-нибудь? — закричал он, ища в темноте вык­лючатель.

От единственной лампочки без абажура веяло унынием, он увидел прихожую с двумя скамьями и стенами, увешанными инструкциями, почувствовал характерный запах нищеты.

Следующая комната было его приемной. Слева от нее находилось нечто вроде столовой. Круглый столик на одной ножке невольно привлек его внимание. Затем память помогла ему. Утром на том же месте стоял проигрыватель, однако он исчез, как и турецкий ковер, покрывавший ранее диван.

— Никого нет? — повторил он неуверенно.

Нет, никого не было ни в комнате, ни на кухне, где виднелся кран над грязной раковиной.

Все здесь было грязным: стены, потолок, мебель, — мрачно-грязным, как это бывает в казармах и в общественных заведениях. На полках буфета не было ничего съестного, тарелки после обеда оставались невымытыми.

— Почему он так упорствовал в своем презрении к Турции? — пробормотал он, ища место, где присесть.

Перед его глазами снова возникала красивая рука сеньоры Панделли с щипчиками длясахара над чашкой. Она была очень хороша собой, эта сеньора Панделли. Платье из синего шелка подчеркивало ее полноту. Ее пухлые губы открывали ряд белых зубов. Но особенно отличало ее умение прохаживаться по салону с непринужденностью светской дамы.

Это не то, что наглая… персиянка, с жестким, как оливки телом, вешающаяся на шею всем мужчинам подряд!

Адил-бей даже не знал, где находится его постель и еще не успел разложить свои вещи. Он выпил из-под крана воды, имевшей аптечный привкус.

Этажом выше кто-то ходил. Он посмотрел в окно и увидел в окне напротив людей, облокотившихся о подоконник и дышавших в тишине ночи свежим воздухом.

Так как в консульстве не было штор, им было видно все, что делалось Адил-беем. Ему не удавалось припомнить были ли шторы утром. Он старался как-то обустроиться, пока все лампы не только в квартире, но и на улице вдруг разом погасли.

Пара напротив по-прежнему молча сидела у окна, так как не было заметно никакого движения. Впрочем, Адил-бею удалось не сразу различить белизну рубашки мужчины, а затем размыто-молочные пятна лиц.

Лампы не зажигались. Это была авария, электричество всегда отключали в полночь. На ближайшей улице послышались шаги. Издавало звуки какое-то животное: то ли кошка, то ли собака.

Интересно, в консульстве Италии тоже не было света? По крайней мере, на такой случай у них были припасены лампы. А у Адил-бея, который не курил, не было с собой даже спичек!

Он огорченно осмотрелся, пока неясное сияние не рассеяло темноту, нисходя с неба, по которому бесприютно скитались белые облака.

Ему оставалось только лечь спать. Он лег одетым на диван и вздрогнул от упавшего на него лунного света. Удалось ли ему вздремнуть хоть на какое-то время, — он не мог понять. Подбежав к окну, он отыскал взглядом окно напротив и заметил вначале горящую точку сигареты, затем рукав рубашки, согнутую в локте руку, лицо мужчины и рядом — женщину с волосами, ниспадавшими на плечи.

Свет луны проникал даже позади пары сквозь темноту. Адил-бею удалось разглядеть также белый прямоугольник постели.

— Они меня видят, — подумал он. — Они не могут меня не видеть!

Он вызывающе приник лицом к окну, не думая о том, какой вид придаёт ему расплющенный о стекло нос, — угрожающий или комичный».

Вот так в самом начале повествования мастер детективного жанра заставляет читателя почувствовать невольное напряжение. Оно не оставляет нас до самого конца, порождая все новые и новые вопросы.

Напомню, я побеседовал с профессором Батумского государственного университета Викторией Диасамидзе. И поинтересовался у нее, почему она взялась за перевод романа Жоржа Сименона «Люди напротив». Беседу с ней можно послушать в конце страницы.

«Адил-бей постепенно становился все более раздражительным. В течение каждого утра, сидя в своем бюро напротив Сони, он приглядывался к своим посетителям, слушая причитания говоривших.

Все эти люди были из тех, кто копошился в пыли у пристани, где ловят рыбу. Он их видел на корабле в Одессе, сгрудившихся на палубе с узлом лохмотьев под головой, или же проводящих дни и ночи на перроне вокзала в ожидании места в поезде.

«Кулаки», — говорила о них Соня с холодным безразличием в голосе.

Но то были обычные крестьяне! Они приезжали издалека, иногда из самого Туркестана только оттого, что им обещали хлеб и работу в Батуме. Несколько дней бродили они по улицам, пока какой-нибудь другой «кулак» не говорил, что им могут помочь в консульстве Турции.

— Ты подданный Турции?

— Я не знаю.

Многие из них до войны были турками, а затем без их ведома они стали гражданами России.

— Чего ты хочешь?

— Я не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.

— Ты хотел бы вернуться в Турцию?

— А там еда для нас будет?

Некоторые потеряли в дороге одного или двоих детей и просили консула навести о них справки. Или случалось и такое, что на вокзале чиновник забирал у них все, что было, отправляя в тюрьму на несколько дней.

Они не понимали, за что им все это и даже не спрашивали. Однако с тихим упорством требовали возврата своих лохмотьев.

На тех, кто действительно был турецкой национальности, Адил-бей заводил дело, которое вместе с Соней он представлял в бюро для иностранцев. Его принял с обычной улыбкой знакомый чиновник в вышитой сорочке.

— Что он говорит?

Мужчина говорил степенно, не спеша, разглядывая свои руки с грязными ногтями.

Накануне муж и жена, оба крестьяне, вышли из консульства, но несколько мгновений спустя женщина вернулась одна, совсем обезумевшая. Она пыталась объяснить, что на углу улицы службисты в зеленых фуражках увели ее мужа, а ее саму избили, помешав ей пойти следом за ним.

— Он говорит, — отвечает заученно Соня, — что сделает все возможное, чтобы дать вам ответ в ваше следующее посещение.

— Но у этой женщины нет и рубля! У ее мужа осталось в кармане все, что у них было!

— Каким образом они заработали эти деньги?

— Речь не идет о крупной сумме, эта женщина осталась вообще без средств к существованию.

— Тогда пусть идет работать!

— Ее нигде не принимают, и она ночи проводит на пороге консульства.

Чиновник, сделав неопределенный жест руками, что-то сказал.

— И что он ответил?

Соня с безразличным видом перевела:

— Что это не входит в его обязанности, но он передаст сведения.

— Он может позвонить в ГПУ.

Аппарат стоял все там же, на письменном столе.

— Телефон не работает.

Мужчина отпил глоток чая.

Адил-бей чуть было не вскочил, чтобы выйти. Солнце пекло ему в спину. Всё в канцелярии казалось застывшим какой-то непод­вижностью, навязанной чужой волей, которая, казалось, давила на плечи.

И так продолжалось уже недели три. Он принес уже, по крайней мере, пятьдесят досье, а результат был такой же, как если бы их сожгли. Их принимали с улыбкой, но несколько дней спустя ему отвечали:

— Мы ждем указаний из Москвы.»

Хотя история эта и вымышленная, как в любом художественном произведении, однако мы понимаем, что писатель «выхватил ее из реальной жизни своим прозрением». И сумел, ко всему прочему, передать противоречивую картину жизни Батуми 30-х годов. Здесь с одной стороны царила «атмосфера недоверия, деланный энтузиазм голодающих людей», а с другой — «расстрелы, террор, тоталитарный надзор сталинских опричников. Выстрелы на улицах, аресты без суда и следствия, множество бесприютных людей, в одночасье ставших гражданами другого государства. Все это предстало» перед глазами главного героя романа Адил-бея, нового консула Турецкой республики в Батуми.

Адил-бей с первой же минуты не вписывается в этот новый для него мир, состоящий из разных групп людей. Ни с одной из них он не находит взаимопонимания. Сначала у него возникает полное расхождение во взглядах с его коллегами – консулами Италии и Ирана. Затем он не находит общего языка с влачащими жалкое существование турками, обитающими прямо на улицах города, а также с посетителями консульства. Немало вопросов у него вызывает уклад жизни, бытующий вокруг. Показная атмосфера ложного энтузиазма и возникающая прямо перед носом тень смерти, заставляет все настойчивее задумываться о происходящем, искать ответы на возникающие вопросы.

Обращаясь к советским органам власти, он не видит с их стороны желания помочь или решить проблему. Время тянется, а результатов нет. Нет никакой реакции с их стороны даже в самых банальных ситуациях.

«Главный герой романа, турецкий консул Адил-бей чувствовал себя чужаком в незнакомом городе, который его не принимал и не понимал, — пишет во вступительной статье к роману Виктория Диасамидзе. — Он смотрел во все эти окна, как в стекло аквариума, за которым протекала неведомая ему жизнь, полная странной экзотики. Очень часто это были зияющие провалами пустых глазниц, либо забитые картоном окна. За ними двигались люди-полутени, живущие без воды и света, спящие подчас на полу. Женщины не шили, так как всегда ходили в одном и том же, готовить они также не могли за неимением продуктов. Нормальная жизнь выглядела исключением и именно этим вызывала тревогу представителей режима».